Семян уже нет!
— Будет урок на следующий раз! — Терпение мое иссякало.
Они еще некоторое время потоптались, словно ожидая чего-то.
— Если у вас нет ко мне других вопросов, — вынужден я был сказать, — то давайте на этом закончим.
Они ушли, явно недовольные нашим разговором. Я их понимал, но чем я мог им помочь?
Не успел прийти в себя и только потянулся к телефонной трубке, чтобы позвонить Нури и посоветоваться с ним, как в дверь легко постучали, и на мое приглашение в кабинет вошла женщина в накинутой на голову цветастой шали. Я сразу узнал Бике-ханум, невестку Алимардан-бека, в имении которого в Эйвазханбейли батрачил двенадцать лет назад, когда с отцом и матерью мы бежали от дашнаков. Очень похудела и постарела она за эти годы. Мне показалось, что Бике-ханум меня не узнала.
— Садитесь, пожалуйста!
Она опустилась в кресло и долго разглядывала ковер, висевший на стене.
— Извините, у меня к вам просьба… Дело в том, что заведующий земотделом требует, чтобы я посадила хлопчатник. Но мне с этим никак не справиться: я вдова, да и здоровье слабое.
— Где вы живете?
— В Эйвазханбейли.
Я догадывался об этом, но мне захотелось услышать от нее самой.
— А почему вы не вступили в колхоз?
Она молчала. Тогда я задал ей новый вопрос:
— А что по этому поводу говорит председатель вашего сельского Совета?
— А что он может сказать, если район требует?
— Я хотел спросить об одном человеке.
— О ком же?
— О Гасан-беке Эйвазханбейли.
Она вздрогнула, словно испугалась, и сжалась вся под своим цветастым платком.
— Это мой деверь, — ответила, вздохнув.
— А что с ним?
— Два года, как он арестован…
— За что?
— Причины не знаю.
— А кем он работал?
— Преподавал русский язык в школе в Геоктепе. — Она взглянула на меня, но, как видно, так и не узнала. — А откуда вы знаете моего деверя?
— Он был близким другом моего отца.
Бике-ханум удивленно смерила меня взглядом и снова перевела взгляд на ковер, висевший у меня за спиной. Она несколько раз, глубоко вздохнула и с мольбой обратилась ко мне:
— Я вас очень прошу: помогите мне, дайте указание заведующему земотделом оставить меня в покое.
— А задание по хлопку вам дал новый заведующий или предыдущий?
— Конечно, новый! Прежний никогда бы не допустил такой глупости!
Я позвонил по телефону Юнису Фархадову, за которого так хлопотал в Баку, и попросил прийти ко мне.
Услышав имя Фархадова, Бике-ханум торопливо, понизив голос, горячо заговорила:
— Только поймите меня правильно!.. Дело в том, что у меня дочь. А Юнис Фархадов вздумал на ней жениться. Я сказала ему, что категорически против этого брака… И вот в отместку он придумал план по хлопку.
— Неужели у вас уже такая взрослая дочь, что ее уже сватают?
— Да, представьте…
— А где ваши сыновья?
— Мне кажется, что вы знаете всех эйвазханбейлинцев. Но откуда? — Она пристально взглянула мне в лицо. — Мне тоже кажется знакомым ваше лицо, только не припомню, где я вас могла видеть?
— Да, я вас знаю. Вы Бике-ханум Эйвазханбейли.
— Но откуда вы меня знаете?
— Это длинная история.
Глаза ее ввалились, скорбь залегла в уголках поджатых, губ. Она отвела от меня взгляд и снова смотрела внимательно на ковер.
— Вы спрашиваете, где мои сыновья… Человек, который повесил в своем кабинете мой ковер, наверно, лучше знает, где мои сыновья. — В ее голосе послышалось презрение.
— Как вы можете утверждать, что это ваш ковер? — возмутился я. — Такие ковры ткут сотнями.
— Ваши рассуждения, извините, наивны и выдают вашу неосведомленность. Это персидский ковер, вытканный по специальному заказу. А в левом нижнем углу у третьей линии на кайме вы можете прочитать имя моего покойного мужа Саттар-бека, старшего брата Гасан-бека.
Я не поленился и подошел к ковру. И сразу же нашел имя, названное Бике-ханум. И только хотел спросить, когда забрали у нее ковер, как дверь распахнулась и в кабинет торопливой походкой вошел Юнис Фархадов. Увидев Бике-ханум, он смутился и покраснел.
— Товарищ Фархадов, вы давали задание этой женщине заняться хлопком?
— Да.
— У нее есть плуг?
— Нет.
— Может быть, у нее есть трактор?
— Нет.
— Как же ей выполнить ваше задание?
— Так, как это делали ее крестьяне раньше, — ответил раздраженно Юнис, — лопатой и кетменем!
— А чем поливать посевы?
— А хоть собственными слезами!
— Если вас так душит злоба по отношению к этой женщине, почему же собираетесь жениться на ее дочери?
Бике-ханум взглянула на меня с укоризной, даже с испугом. Чтобы успокоить ее, я заверил, что никто больше не будет заставлять ее сеять хлопок. Но она решила высказаться начистоту:
— Я вас прошу велеть Юнису Фархадову, чтобы он оставил нас в покое.
— По-моему, он слышит ваши слова. Наверно, этого достаточно?
— Пусть он позабудет о моей дочери!
— Извините, Бике-ханум, но я не властен над его чувствами. Он вправе любить того, кого сам выбрал. Я против насильственных мер по отношению к влюбленным.
— Не вам говорить о насильственных мерах! Я не хочу, чтобы этот человек женился на моей дочери. Это противоречит моим желаниям.
— А может быть, вы не хотите, чтобы ваша дочь выходила замуж за бывшего батрака?
— И это тоже!
— Я вспоминаю, что и раньше для вас это играло немаловажную роль. Гедек был тоже батраком!..
И тут Бике-ханум вспомнила:
— Будаг, сынок… Слава аллаху, ты жив!..
Почувствовав перемену в настроении Бике-ханум, Фархадов перешел в наступление.
— Товарищ Деде-киши оглы! — взмолился он. — Ведь и девушка любит меня, искренне любит. Неужели я должен, как в старые времена, собирать джигитов и похищать ту, которую люблю всей душой?
— Если и девушка любит тебя, попробуйте уговорить мать по-хорошему. Я думаю, она не будет упорствовать…
— Вы слышали, что он сказал? — обратился Фархадов к Бике-ханум.
— Я-то слышала, но и ты не забудь, что сказано мною тебе!
— Бике-ханум! Вы можете идти домой. И будьте спокойны: отныне никто вас беспокоить не будет, — заверил я ее.
Мы распрощались с ней.
— Скажи, пожалуйста, — я вновь обратился к Фархадову, — кто дал указание перепахать посевы зерновых в Марзили?
— Председатель райисполкома Салим Чеперли.
— Ты докладывал об этом на бюро райкома?
— Нет.
— Это же беззаконие и самоуправство! — вскипел я.
Фархадов молчал.
* * *
Вернувшись домой, я увидел, что маленький Ильгар, раскрыв мою книгу, тычет пальчиком в фотографию и лепечет: «Па-па, па-па».
Сделав вид, что не видит меня, Кеклик говорила сыну:
— Да, это твой папа, жаль только, что ни голоса его не слышишь, ни лица не видишь!
— Ты права, Кеклик. У меня короткий язык перед
